Поиск по сайту
Авторизация
Подписка на рассылку
Сетевое партнерство
|
Рец. на: Каравашкин А.В. Литературный обычай Древней Руси (XI – XVI вв.). Серия "Humanitas". Москва: РОССПЭН, 2011. - 544 с.Добавить рецензию | Мои рецензииРец. на: Каравашкин А.В. Литературный обычай Древней Руси (XI – XVI вв.). Серия "Humanitas". Москва: РОССПЭН, 2011. - 544 с.Аннотация: Главное достоинство книги – введение обширного контекста и искусное выстраивание связей в нем. Это касается, во-первых, формул, арсенал которых в поле авторского зрения очень велик. Во-вторых, четко артикулируемое жанровое мышление позволяет убедительно сопоставлять контуры высказываний в далеких по разным параметрам текстах и обоснованно говорить о традиции.Ключевые слова. Древнерусская литература, литературный этикет, литературный канон, литературный обычай. В отечественной науке о литературе с XIX века существует известная специализация: исследователи-медиевисты и ученые, работающие с литературой Нового времени, существуют как бы в параллельных мирах. Различается не только материал, но и методы исследования, и сам тип научной риторики. Такие исключения, как поздние работы Д.С. Лихачева, скорее подтверждают правило. Идеи преодоления этой специализации возникали еще столетие назад: вспомним, например, проект «Синтетической истории литературы» П.Н. Сакулина. Однако и поныне герменевтическая дистанция между русской медиевистикой и литературоведением очень значительна. И если язык литературы XVIII – XX столетий, в силу относительной современности, доступен широкой читательской аудитории, то язык книжности средних веков остается более или менее понятен только специалистам. В этой связи особую роль приобретают такие труды, как книга Андрея Витальевича Каравашкина «Литературный обычай Древней Руси». Констатируя множественность методологических проблем медиевистики и глубокую ограниченность популярных представлений о древнерусской литературе, автор делает своей целью реконструкцию «историко-литературного и культурного контекста» (с. 9), позволяющего адекватно прочесть памятники средневековья. Последовательная реализация заявленного целеполагания сообщает книге ряд качеств, выделяющих ее среди работ о древнерусской литературе. Прежде всего, это принцип, которому следует А.В. Каравашкин: не пытаться пересмотреть номенклатуру. Есть ряд памятников, устоявшихся в читательском и научном обиходе, и попытки расширения или трансформации этого ряда, как правило, мало влияют на общую картину литературного процесса. Автор сознательно отказывается как от подобных попыток, так и от изменения сложившейся периодизации истории древнерусской литературы. Подход А.В. Каравашкина носит не экстенсивный, а интенсивный характер: принципиально углубляется понимание хорошо знакомых памятников – таких, как «Слово о Законе и Благодати» или послания Ивана Грозного – и за счет этого возникают качественные сдвиги в осмыслении древнерусской литературы как целого. Соблюдение этого подхода требует от исследователя незаурядной научной эрудиции. При серьезной полноте обозреваемых подходов к проблемам, связанным с конкретными текстами, заметна некоторая отстраненность автора –позиция «над схваткой», по-видимому, наиболее корректная, когда речь идет о вопросах заведомо открытых, таких, как хронологическое приурочение того или иного памятника. (А по подобным вопросам «кризис перепроизводства гипотез», о котором пишет А.В. Каравашкин, действительно, налицо.) «Методическая установка», которую заявляет автор в своей книге, заключается в том, чтобы «обнажить спорные вопросы источниковедения и существующих исследовательских практик, побудив читателей обратиться к работам ученых» (с. 11). Степень же охвата научных источников, от давних до последних, у самого автора такова, что книгу вполне можно использовать как библиографический справочник по соответствующим темам. С другой стороны, названная «интенсификация» подхода требует особенной концентрации концептуальной составляющей исследования. Прежде всего, такая концентрация предполагает всесторонний охват наиболее значительных современных тенденций в осмыслении предмета. Так, по-видимому, наконец, обрела устойчивость в медиевистике последних лет идея качественной дифференциации средневековой русской книжности и нововременной литературы по принципу религиозности / художественности, развиваемая в монографии. Другой важнейший пункт современного филологического подхода – понимание, что без знания средневековья «трудно понять <…> логику литературного процесса Нового времени» (с. 18) – хотя представление о самой этой логике может быть весьма различным. Наконец, современность исследовательской позиции проявляется и в том, как автор обращается с концепциями, повсеместно принятыми, а то и поспешно догматизированными в науке ряда последних десятилетий. Это касается в первую очередь теории «литературного этикета» Д.С. Лихачева. А.В. Каравашкин справедливо и весьма своевременно напоминает, что для самого Лихачева она представляла собой не окончательную модель, а скорее провоцирующую концепцию, подразумевающую полемику и диалог (см. с. 506). Автор книги, спустя полвека, вступает в этот диалог, выдвигая свою позицию, не отменяющую, но существенно корректирующую лихачевскую. Коротко говоря, суть этой позиции заключается в следующем. Древнерусский книжник не был рабом строго нормативных правил текстопостроения. В его деятельности, как показала, в частности, Е.Л. Конявская, неизменно присутствовали индивидуальные авторские (хотя, конечно, априори не претендующие на оригинальность) смыслы, которые и определяли в итоге выбор инструментария приемов. «Средневековый книжник каждый раз реализует собственный проект, а литературная техника служит лишь вспомогательным средством для воплощения конкретного замысла» (с. 516). Топика, разумеется, существовала, но она не была жестко привязана ни к предмету, ни тем более к жанру. Поэтому применительно к древнерусской литературе следует говорить не об этикете, и даже не о каноне, а об обычае. «Обычай не предусматривает предопределенности и предрешенности. Этикетному формализму противостоит свобода авторских намерений» (с. 513). При этом важнейшая характеристика обычая – его принципиальная некодифицируемость. «Писатели учились на примере образцовых произведений, сами при этом не оставляя для потомков каких бы то ни было тщательно разработанных руководственных правил. Подражание авторитетным текстам <…> было заключено не в теоретических высказываниях, но в писательской практике, узусе средневековой книжности» (с. 36). Противопоставление обычая – канону, связанному с нормативной риторикой, и тем более формальному этикету является важнейшим исходным постулатом книги. Как известно, С.С. Аверинцев вообще различал литературу и словесность по принципу присутствия в первой нормативной рефлексии. Подчеркивание некодифицируемого характера обычая – со стороны А.В. Каравашкина важный тезис, корректирующий общие места культурологии русского средневековья. Этот тезис позволяет уйти от распространенного гипноза «византинизма», побуждающего выводить решительно все стороны литературной и культурной жизни Древней Руси из византийского влияния. Сама теория «литературного этикета» органически связана с византинизмом, поскольку вырастает из лихачевской концепции «трансплантации», согласно которой византийская культура и круг чтения буквально переносились на древнерусскую почву. А.В. Каравашкин, опираясь на исследования В.В. Бычкова и В.М. Живова, показывает, что от ромеев усваивалась в основном лишь аскетическая традиция: «Репертуар древнекиевской книжности остается репертуаром отдаленного византийского монастыря, а не константинопольской библиотеки» (с. 116). Поэтому и риторический канон воспринимался не иначе как одно из проявлений ложной «внешней мудрости»: «отношение к любым опытам кодификации в области искусства слова долгое время оставалось подчеркнуто настороженным» (с. 29). В этом контексте, действительно, представляется более уместным вести речь не об этикете, а об обычае. В теоретическом отношении изложенная позиция имплицирует представление о литературном развитии, которое сложилось в рамках формальной школы литературоведения (Ю.Н. Тынянов). Обновление приема понимается автором книги как движущий принцип развития. За счет этого возникает дополнительная возможность рассматривать развитие русской литературы как единый процесс, охватывающий и средневековье, и Новое время, – а именно к этому, как известно, стремился Лихачев. И хотя А.В. Каравашкин старается смотреть на древнерусскую словесность «с точки зрения синхронии» (с. 520), его исследование создает обширную базу для поисков диахронического характера. И все-таки главное достоинство книги – введение обширного контекста и искусное выстраивание связей в нем. Это касается, во-первых, формул, арсенал которых в поле авторского зрения очень велик. Во-вторых, четко артикулируемое жанровое мышление позволяет убедительно сопоставлять контуры высказываний в далеких по разным параметрам текстах и обоснованно говорить о традиции. Ряд интересных наблюдений касается использования типичных конструкций в древнерусской литературе: такова форма икоса в «Повести о Петре и Февронии», или широко распространенная на протяжении столетий корневая эмфаза. Оригинально выполнено исследование стилистики «Слова Даниила Заточника». Анализ посланий Ивана Грозного в столь развернутой и концептуально обоснованной (а не в дескриптивной) манере, пожалуй, совершен А.В. Каравашкиным впервые… Но особенно много работа дает в герменевтическом отношении. Регулярное проведение сквозь книгу общекультурной оппозиции «свое / чужое» помогает «приблизить» средневековье к современному читателю. Реконструируется смысловая динамика таких общераспространенных концептов, как «мирская слава», или «недоумение» – применительно к текстам о монгольском нашествии. Такое произведение, как «Сказание о Мамаевом побоище», можно сказать, впервые оживает в прочтении А.В. Каравашкина (исключением в этом смысле являются только труды В.М. Кириллина, который сосредоточился на герменевтике, нумерологии и символике «Сказания»). Читатель, несколько ориентирующийся в материале, сделает для себя в книге немало открытий. А для студента или для человека, только приступающего к знакомству с древнерусской книжностью, работа А.В. Каравашкина станет одним из главных концептуальных трудов. Разумеется, в книге есть положения, способные вызвать сомнение или несогласие. Так, на наш взгляд, тезис автора о синкретизме переводной и оригинальной восточнославянской книжности противоречит его же утверждению о русской специфике. «Единый сплав христианской словесности едва ли поддается искусственному разделению на свое и чужое» (с. 83), – пишет А.В. Каравашкин. Но еще на первых страницах был заявлен отказ от рассмотрения переводной литературы, и отмечено: «время, когда литературный обычай начал сосуществовать с привнесенным, “чужим”, новым, могло наступить только вслед за пиком зрелости сложившегося языка культуры» (с. 9). И впоследствии настаивание автора на том, что «плетение словес» XIV в. есть результат усвоения собственной домонгольской традиции (в противоположность распространенному представлению об этом стиле как результате второго южнославянского влияния) – тоже, как нам кажется, свидетельствует о маркированности своего, о маркированности оригинальной традиции (см. с. 303-304). Однако наличие подобных полемических соображений свидетельствует более всего о том, что исследование А.В. Каравашкина совершается на острие самых живых вопросов медиевистики, прикосновение к которым вызывает подлинный и заинтересованный отклик. Притом автору удается выдерживать тонкую грань, соединяющую научную строгость содержания с доступностью изложения. Этому немало способствует современность языка, в котором термины лингвистики и риторики, обычные в медиевистических работах, соседствуют с понятиями «суггестия», «стратегия», «тактика», применительно к средневековью лишь недавно введенными Е.М. Верещагиным и В.Г. Костомаровым. В целом, книга производит впечатление очень современного и обобщающего труда, способного выполнять как научную, так и педагогическую функцию. Сам автор назвал его «введением в историю древнерусской литературы» (с. 10), помогающим «обрести коды, семантические ключи, помогающие понять другого человека и другое смыслополагание» (с. 11). Нам в этом видится обоснованное возвращение к старинной традиции, когда учебники для университетов как жанр не существовали – и это было одним из важных факторов, не позволявших возникнуть «образованщине». Если время компендиумов когда-либо снова пройдет, то именно книги, подобные труду А.В. Каравашкина, должны будут занять их место. На это, определенно, хочется надеяться. Сайт "Культуроссика": http://culturossica.ru/2012/05/18/kuznecov-i-v-rec-na-karavashkin-a-v-literaturnyjj-obychajj-drevnejj-rusi-xi-xvi-vv-moskva-2011/ Автор: Кузнецов И.В. Тип: Рецензия |