Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2010. – 400 с.

Доманска Э. Философия истории после постмодернизма. М.: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2010. – 400 с.

<p>Книга Эвы Доманска - адьюнкт-профессора теории и истории историографии факультета истории университета им. Адама Мицкевича в Познани впервые увидела свет в 1998 году на английском языке. Стоит ли писать рецензию на книгу, вышедшую более десяти лет назад? С уверенностью можно однозначно положительно ответить на данный вопрос. И дело не только в том, что русскоязычный читатель лишь сейчас может прикоснуться к работе Э. Доманска. </p>

<p>Книга не потеряла своей актуальности и по сей день, что объясняется не только множеством направлений философии истории на рубеже веков, но и проблематичностью понимания сущности самой философии истории, ее места и роли в структуре философского и социально-гуманитарного знания. И если западный читатель вообще-то привык ориентироваться в нескольких или даже во множестве интеллектуальных традиций, то для российской среды вследствие утраты единой версии философии истории, поднимаемые в книге проблемы еще более актуальны. А был ли у нас в России в действительности постмодернизм? Или нам только предстоит по настоящему пережить это своеобразное и во многом закономерное явление европейской культуры. Или мы опять будем пытаться «перепрыгнуть» через один из этапов развития европейского человечества, которое так или иначе всегда выступало для нас стимулом развития. В любом случае, надо знать и понимать, что оставляем, а что возможно ждет впереди. И здесь с грустью приходится замечать, что книга Э.Доманска, а вернее ее заголовок на поставленный вопрос – «Что же после постмодернизма?» - ответа не дает. Первое слово, которое приходит на ум в процессе знакомства с книгой, а она представляет собой подборку интервью некоторых представителей западной философии истории, это слово «растерянность». Как уже было сказано, книга представляет собой десять интервью Эвы Доманска с такими зарубежными исследователями в области философии как Х. Уайт, Х. Кёллнер, Фр. Р. Анкерсмит, Г. Иггерс, Е. Топольски, Й. Рюзен, А. Данто, Л. Госсман, П. Берк, С. Бенн. Все они являются постоянными авторами журнала «Theory and history», который однако, не может репрезентировать всю американскую, не говоря уже о современной европейской философии истории. </p>

<p>Впрочем, книг подобного рода вообще ранее не было. но даже поверхностный взгляд позволяет увидеть, что большинство респондентов Э. Доманска явно тяготеют либо к аналитической, либо к постмодернистской нарративистской философии истории. Почему бы, например, нельзя было бы взять интервью у Ю. Хабермаса, И. Валлерстайна, Р. Коллинза, Ф. Фукуямы или у живших тогда Х.Г. Гадамера, Ж. Деррида, П. Рикера? А как же быть с Э. Тоффлером и Дж. Гэлбрайтом в тех условиях, когда во второй половине XX века философия истории обращалась и продолжает обращать внимание не только на анализ методологических вопросов исторического познания, но и на проблемы техники, глобализации, вопросы существования различных субъектов истории? В послесловии, написанном Аланом Мегиллом, профессором университета Вирджинии специально для русского издания, можно встретить интересное рассуждение о необходимости обращения философии истории к макроисторической проблематике (с сохранением всего накопленного микроисторического знания конечно). </p>

<p>На протяжении всей книги создается впечатление какого-то «англо-американского научного изоляционизма», что можно конечно объяснить юностью интервьюэра Э. Домански, в то время аспирантки Франклина Рудольфа Анкерсмита и страстной поклонницы постмодернистской нарративистской философии истории и эстетизации языка исторического дискурса. И все же книга состоялась и позволяет получить весьма ощутимый запас представлений о современном состоянии философии истории и ее проблемах, причем как говорится «из первых рук» и в повествовательной форме. При всем при этом, собеседники Э. Домански не дают каких-либо более или менее ясных характеристик дальнейших перспектив. Вместо этого наличествуют лишь отдельные реплики, что вообще-то нормально для осторожной точки зрения любого ученого. </p>

<p>Также любопытно заметить, что большинство авторов философами истории себя не считают, относя себя к представителям исторической науки в то время как лучшими историками столетия называют М. Фуко и Ф. Броделя.     В предисловии к книге М.А. Кукарцева, существенно обогатившая книгу комментариями, библиографическими списками респондентов, послесловием А. Мегилла, справедливо указывает на три важнейшие проблемы, обсуждаемые в книге – проблему перспектив нарратива как важнейшего инструмента историописания и конструирования новой философии истории и исторического сознания, проблемы использования категории «исторический опыт» в структуре философии истории, проблемы соотношения эстетического, научного и философского аспектов в историописании. Присоединяясь к ее взгляду, мы попытались все же охватить весь круг вопросов, поднимаемых в книге и в определенном смысле классифицировать позиции всех участников дискуссии в ответе на них. При этом мы оставляем без внимания вопросы о детстве, учебе, дружеских отношениях, источниках вдохновения респондентов и отсылаем читателя к неповторимому колориту бесед самой книги.     </p>

<p>Итак, среди всех вопросов выделим наиболее ключевые: положение и перспективы философии истории, проблема кризиса исторического мышления и науки истории, перспективы марксистской философии истории, проблема истины в истории, взаимоотношения между историей и эстетикой, категория «исторический опыт» в историографической и философско-исторической практике, перспективы нарратива, перспективы постмодернизма, отношение к Х. Уайту, возможности проекта исторической науки как синтеза науки, философии и поэтики.     Отвечая на вопрос о перспективах философии истории, респонденты не дают сколь-нибудь серьезных прогнозов. В ответах Х. Уайта, Х. Келлнера, Фр. Анкерсмита, П. Берка, А. Данто очевидно стремление рассматривать философию истории как теорию истории. По их мысли она должна быть значительно ближе к практике историописания и «организации исторического материала» (Х. Уайт). По мысли Л. Госсмана философия истории и историческая наука должны совмещать позитивистские принципы истории как Wissenschaft и экзистенциальные ракурсы истории как Bildung процесса. </p>

<p>Трансцендентальная версия континентальной философии представлена по данному вопросу позицией Й. Рюзена, профессора Института наук о культуре в г. Эссене, который видит перспективы философии истории в формировании новой метаисторической позиции, ориентированной на метаисторическую рефлексию и поиски смысла истории.     В ответе на следующий вопрос – о наличии кризиса исторического мышления и кризиса исторической науки – практически все авторы интервью ответили неожиданно однозначно. Ни о каком кризисе в историческом мышлении и даже более – в историческом сознании, по их мнению, уверенно говорить нельзя. По мысли Анкерсмита история сегодня не в таком кризисе, какой был в 60-е-70-е годы XX века, спровоцированный Анналами и клиометристами. «Историки должны подумать о вписывании своей дисциплины в некую междисциплинарную всеохватывающую модель». Г. Иггерс полагает, что то, что мы наблюдаем в последние 20-30 лет – есть не кризис, а обогащение истории, «это не кризис истории, а кризис традиционных взглядов на историю». </p>

<p>Польский исследователь Е. Топольски, один из научных руководителей Э. Доманска в процессе ее обучения в Польше, также не является сторонником идеи кризиса. В своем интервью он говорил: «…не думаю, что история находится в состоянии кризиса. Я даже не думаю, что традиционная историография в кризисе. Просто современная философия истории заставляет нас осознать, что существует противоречие между фундаментальными допущениями историографии и таковыми же в новой философии истории». Л. Госсман вообще считает идею кризиса исторического мышления чисто немецким изобретением. История, по его мнению, запуталась в движении от модернизма к постмодернизму, однако вытеснение истории на периферию социально-гуманитарного знания вряд ли возможно. П. Берк видит новую задачу для истории в большей кооперации с культурной историей.</p>

<p>Единственный, кто утверждает о некотором кризисе исторической науки и исторического мышления – это Ханс Келлнер: «да, история сегодня в кризисе и это нормально. Сегодняшние проблемы это не кризис культуры, а кризис профессии. История есть перманентный кризис нормальности». Для отечественного читателя будет небезлюбопытно заметить, что по вопросу о перспективах марксизма и исторического материализма как варианта философии истории практически нет суждений, что отчасти объясняется и популярностью самого вопроса о марксизме и исторического материализме в устах Э. Доманска (не будем забывать ее польское происхождение). И хотя некоторые авторы, так или иначе, упоминают о Марксе и даже о советском историческом материализме, все же какую-либо позицию в отношении перспектив марксистской философии истории можно найти всего лишь у двух авторов. По мнению Е. Топольски в теоретизировании по поводу истории надо «избегать догматизма». Его позиция наиболее близка к отечественным вариантам исторического материализма. По мысли польского исследователя – история имеет как объективный, так и мотивационный план, что вообще то укладывается в традиционную сетку «общественное бытие» - «общественное сознание». </p>

<p>Другой зарубежный исследователь – Л. Госсман в ходе интервью не согласился с крайней антимарксистской позицией Э. Доманска, полагающей, что категории исторического материализма сегодня вытеснены на периферию. Несмотря на то, что «сегодня Маркс не на вершине» эвристический потенциал категорий марксизма, по его мнению, огромен. Достаточно положительно отзывается о Марксе Х. Уайт, который считает его одним из величайших философов, когда либо серьезно оказывавших влияние на умы историков. Вопрос об истине в истории, как верно отмечает все комментаторы книги Доманска, постоянно всплывает в нескольких интервью, несмотря на то, что постмодерн, как и вообще нарративистская философия истории много сделали для дискредитации этого основного понятия теории исторического познания. Так, Х. Уайт полагает историческую истину не только как отношение, но а как суждение, что вообще-то вытекает и его «Метаистории» и теории тропов историописания. </p>

<p>С ним отчасти соглашается Е. Топольски, который предлагает понятие истины применять не только к утверждениям об отдельных исторических фактах, но и к нарративу в целом. Возврата к классической концепции истины не произойдет, как и, по его мнению, возврата к аналитической философии истории. Е. Топольски заявляет о невозможности отказа от эпистемологии и онтологии в философии истории. Одна из наиболее перспективных для философии истории – это теория Х. Патнема. Еще более интересно, что он рассматривает истину также и как категорию морали. Й. Рюзен полагает, что в рамках академической среды понятие исторической истины сохранится и вряд ли вообще будет поколеблено. Срединную позицию занимает Л. Госсман, который призывает не делать крайнего выбора между уже упоминавшимися моделями истории как Bildung процесса и как Wissenschaft. </p>

<p>С вопросом об исторической истине органически связан вопрос о взаимоотношении истории и эстетики, который обычно исследуется как вопросы взаимоотношения между историей и искусством, а также историей и литературой. И здесь мы обнаруживаем сохранение базовых позиций всех зарубежных мыслителей, представленных в их более ранних работах. Х. Уайт полагая, что не бывает нематефорического языка по прежнему настаивает на «поэтическом эффекте истории», А. Данто считает, что нарративное и научное объяснение сконцентрированы по одинаковым логическим принципам, а С. Бенн вообще придерживается мысли о существовании особого типа исторического сознания, который может быть создан непосредственно художественными образами. Более срединные позиции занимают Х. Келлнер, Й. Рюзен и Е. Топольски. Келлнер утверждает о том, что теория истории должна располагаться между реализмом и эстетикой, Е. Топольски считает, что исторический и литературный нарративы «одинаковы на интерпретационном и раннефактографическом уровнях, но в отношении истины – в литературе автор может только стремиться к истине, а в истории эмпирическая основа должна быть истинной». Й. Рюзен вообще предлагает начать фундаментальные исследования эстетики в историческом сознании, «главным образом визуального восприятия в истории». </p>

<p>Однако, эстетическое может быть эффективным в историческом сознании, по его мысли, лишь во взаимодействии с когнитивным и политическим элементами. Проблема соотношения эстетики и исторического познания получила сегодня новое направление исследований в рамках предложенной Фр. Анкерсмитом категории «исторического опыта» как собирательной категории всех механизмов и процедур познания прошлого. Вот как сам Анкерсмит представляет данное понятие «я имею в виду тип опыта прошлого, который был описан поэтами и историками – Гете, Хейзинга, Тойнби. В историческом опыте человек переживает радикальную странность прошлого, реальность передается с такой же непосредственностью, какая присуща возвышенному». Исторический опыт у Анкерсмита – это опыт историка. Категория «исторический опыт» смещает точку равновесия в историописании к психологическому переживанию и эстетическому созерцанию. Надо отметить, что Анкерсмит в дальнейшем очень осторожно пытался ввести данное понятие в историческую науку и теорию исторического познания. Близко к нему стоит Х. Уайт, который видит в историческом опыте продолжение исследование вопроса о психологии исторического бытия. Более скептичен Й. Рюзен – «…опыт – не самая хорошая категория для исторического мышления потому, что в ней нет специфической темпоральности, что является необходимым условием для исторического мышления. Историческая культура должна иметь три измерения когнитивное, политическое и эстетическое».</p>

<p>Еще более скептичны Х. Келлер, Л. Госсман и С. Бенн. Так, Л. Госсман говорит считает эту категорию важной, но без проникновения ее в реальный процесс исторического познания. Он полагает, что пока не ясно как осуществляется понимание истории. Другой исследователь – С. Бенн вообще считает, что опыт никогда не сможет заменить репрезентацию, «так как единственное свойство об опыте содержится в репрезентации». К этому можно добавить лишь, то что исторический опыт, по видимому действительно отвечает за определенный этап восприятия и понимания истории, однако, диапазон его видов (в зависимости от видов и уровней исторического сознания) может быть совершенно разным – от эстетического созерцания проблемы ученым, основывающим свой опыт на разностороннем источниковом материале до «псевдоисторического опыта» зевак-туристов, посещающих очередной памятник старины. Чем фундировано подобное психологическое всоприятие истории? Судя по его недавней книге исторический опыт не должен вступать в противоречие с рациональным процедурами. Следующий вопрос – каковы перспективы нарратива как онтологического и гносеологического средства понимания исторического познания и исторического сознания. Х. Уайт по прежнему полагает, что нарративное письмо не содержит логики. </p>

<p>Другой важнейший сторонник нарративной философии истории – Ф. Анкерсмит подчеркивает, что «нарратив – это культурный феномен. Это эффективный инструмент придания смысла миру. По настоящему интересна не оппозиция между субъективным и объективным, но оппозиция между аутентичностью и реальностью выражений в лингвистических кодах нарратива». Или еще реплика – «нарратив восстанавливает дружеские отношения между историописанием и романом». Не так оптимистичен в своих оценках П. Берк – «вы говорите нарративный поворот…я не испытывая восторга потому, что полагаю, что нарратив, к которому они повернулись не был точно таким, как тот против которого они протестовали». Достаточно спокойно нарратив оценивает Й. Рюзен – «я бы не сказал, что скептически настроен в отношении нарративизма. Историческое знание имеет нарративную структуру. Я критикую сциентистский подход к истории, когда он игнорирует наррацию как фундаментальную процедуру исторического сознания…Надо преодолевать дихотомию между нарративизмом и рациональностью…историческое мышление как целое глубинно структурировано формой нарратива. Для меня величайшая опасность нарративистской теории заключается в возможности утраты знания о классической роли исторических академических исследований в культурной и политической жизни». Все респонденты книги положительно отзываются о Х. Уайте как о творце нового взгляда на философию и теорию истории. </p>

<p>Также не вызвал особых возражений тезис Уайта о трансформации истории как синтеза науки, философии и поэтики. В завершении рецензии представим ответы на главный вопрос книги «Что такое постмодернизм и как к нему относится сегодня?». </p>

<p>В целом большинство авторов интервью не видят в постмодернизме негатива, хотя и косвенно подчеркивают необходимость какого-то нового мейнстрима в европейской культуре. Хейден Уайт вообще рассматривает свой проект как модернистский. Артур Данто полагает, что модернизм был проявляем идеи прогресса, а постмодернизм нужно рассматривать как конец всех нарративов или мифов о прогрессе и вере. Для Франклина Анкерсмита постмодернизм выражает осознание того, что все в наше время указывает на тенденцию фрагментаризации, дезинтеграции, децентрализации. Ежи Топольски предлагает трактовать постмодернизм не как завершенную доктрину, но как тенденцию или определенный философский, художественный и интеллектуальный континуум. Он выделяет два встречных направления в постмодернизме – дегуманизацию и поворот к индивиду. Питер берк и Стивен Бенн достаточно скептичны. В своем интервью Питер Берк подчеркивает: «я не склонен к постмодернизму. Последние 25-30 лет не являются уж такой новой исторической эпохой. Мне больше нравятся утверждения о текучести всех понятий». Еще более резок Стивен Бенн, который относит идею постмодернизма к классу «терминологических ловушек». </p>

<p>Таким образом, налицо определенная растерянность части представителей западной философии истории по вопросу о сущности, принципах периодизации и методах познания истории. Непроясненным вообще остается вопрос о post-postmo. Впрочем, данная растерянность присуща, по-крайней мере, только аналитическим и нарративистским философам и методологам исторической науки.      </p>

Автор:  А.А. Линченко
Тип:  Рецензия