Поиск по сайту
Авторизация
Подписка на рассылку
Сетевое партнерство
|
08.11.2016
«История для всех. Историческая беллетристика». ПослесловиеВ современном российском обществе как бы в параллельных мирах живут два интеллектуальных сообщества – ученая среда, в которой накапливаются научные знания о прошлом, и творческая интеллигенция, которая формирует образы истории в массовом сознании. 02 ноября 2016 года в Институте всеобщей истории состоялся Круглый стол «История для всех. Историческая беллетристика», на котором обсуждались А) проблемы взаимодействия этих двух миров и Б) проблемы осмысления феномена исторической беллетристики от Античности до наших дней как исторического источника. Историки пригласили к дискуссии людей, которые формируют образы прошлого в художественной литературе (авторов и издателей), на телевидении, радио и в других СМИ. Мы использовали термин «историческая беллетристика» инструментально и определили его как сюжетное повествование о прошлом, обязательным элементом которого является вымысел. Круг обсуждавшихся вопросов был довольно широким. Например, мы говорили о самых разных жанрах исторических произведений в мире книг, аудио-, телевидения, интернета – кому и для чего они адресованы? В чем секрет их популярности? Насколько образы массового исторического сознания, формируемые исторической беллетристикой, соответствуют научным знаниям о прошлом и почему? Историческая беллетристка – угроза или источник для исторической науки? Историческая беллетристика и историки: возможна ли широкая «профессиональная интервенция» в сфере изучения этого феномена и какой она должна быть? Вот наши кратко изложенные размышления только вокруг одного, но принципиального вопроса: какие критерии можно использовать для выделения исторической беллетристики? Мы рассуждаем в рамках и категориях нарратологии: - функциональный (эстетичность): «деловая» (прагматическая) письменность vs. тексты, созданные для удовлетворения эстетических потребностей читателя. Но исторические сочинения тоже были призваны в том числе и удовлетворять эстетические запросы, что признавали самые разные авторы от Цицерона до Ранке. Иногда уточняется, что беллетристика лишена дополнительных целей «поучения и назидания, религиозного утешения, удовлетворения чисто научной пытливости». Но много ли и в литературе Нового времени произведений, лишенных таких побочных задач? И если мы не видим у какого-либо памятника «деловых задач», значит ли, что их не видел и автор, и его современники? - нарративность (наличие или отсутствие сюжета). Свойство текста излагать некую историю, зафиксированную в пространстве и времени внутри изображаемого (художественного) мира текста. Понятие же истории подразумевает событие, т.е. изменение исходной ситуации – как в изображаемом мире, так и во внутреннем мире того или иного персонажа (ментальные события). Противоположность нарративности в таком понимании – дескриптивность (описательность). Но «лингвистический поворот» и, в частности, работы Хейдена Уайта продемонстрировали, что нарративность в равной степени характерна и для произведений историков («как бы историков») Нового времени. Они в такой же мере оперируют сюжетами и литературными тропами. Тогда остается единственный возможный критерий – наличие сознательного авторского замысла, первичного по отношению к источникам. То есть – фикциональность. Термин «фикциональный» относится к свойствам текста (роман как художественный текст фикционален, но существует в нашем реальном мире в виде текста, книги и т.п.). И произведения профессиональных историков сплошь и рядом описывают, особенно, применительно к отдаленным во времени эпохам, события и лиц, интерпретации которых как минимум спорны. Здесь важно именно намерение. Историк в меру своего профессионального уровня и возможностей анализирует источники и пытается реконструировать прошлое (апокатастасис по Уварову). Он имеет право ошибаться, но он делает это ненамеренно. Беллетрист же из глины исторического материала осознанно делает кирпичи, а потом строит собственное здание. Но как мы можем понять и оценить намерения автора? Когда появляется сознательная фикциональность? Поздняя античность – греческие и римские романы, псевдоисторические сочинения о Троянской войне и Александре Македонском, биографии императоров («Писатели истории Августов»)? В средние века – chansons de geste? В XIII в. – переход к прозе как гарантия достоверности (жонглеры рассказывают небылицы)? Ключевой период – XIX век. В условиях идей романтизма, интенсивного формирования национальных государств приходит понимание силы истории и ее начинают используют в процессе идентификации наций. В этих условиях ненаучные (неакадемические) формы исторического знания выходят на передний план: художественная литература, театр, опера, изобразительное искусство (в особенности, монументальное), публичные празднества и церемонии. Школьные учебники, как особая форма неакадемической истории, так же играли здесь свою роль, т.к. на практике носили нормативный характер, транслировали основные положения исторической мифологии, а не учили думать и анализировать. Реакция на «давление истории» в 1-й половине XX века отражена в таких произведениях как, например, «История в обработке Сатирикона» и «1066 год и все такое» Селлара и Йитмена. Нужно ли обобщающее понятие для «ненаучных» (неакадемических) форм исторического знания? За и против. Какие могут быть критерии? Как видите, вопросов больше, чем ответов, даже в осмыслении предложенного нами инструментального термина. Тем не менее, день интенсивной работы Круглого стола дал и конкретные предложения, адресованные всему сообществу:
Материалы по теме:Раздел не найден. Раздел не найден. |